Ветренко П.П., гранд-доктор, профессор
Роль личности в экономической науке: генезис и вопросы интерпретации
В последние десятилетия большое количество ученых-экономистов говорит о кризисе экономической науки. Проблемы используемых методов, подходов, концепций для анализа и оценки существующей ситуации как никогда остро стоят перед обществом. Разразившийся в 2008 году экономический кризис поставил под сомнение возможности экономической теории делать реальные прогнозные значения, способные давать как агрегированные, так и точечные описания будущих состояний экономических систем.
Экономика как наука о ведении хозяйства не имеет возможности использовать только методы, присущие, к примеру, историческим наукам (описательные), необходимо давать точные, многокритериальные характеристики существующих социально-экономических процессов, выводить прогнозные значения, на основе которых будет развиваться национальная экономика.
Наличие, протекание и последствия мировых кризисов показывает недалекость, а в ряде случаев и ущербность существовавших и существующих экономических подходов. В этой связи будет полезно еще раз вернуться к основным задачам экономической науки, равно как и к значению человеческого фактора.
Можно с уверенностью утверждать, что одной из важнейших задач экономики является способность делать адекватные прогнозы, в том числе на основании которых будет стоиться экономическая политика страны.
Современные экономисты на наш взгляд придерживаются подобного тезиса. Как утверждает М. Блауг: «представители основного течения экономической мысли отказываются принимать всерьез любую экономическую теорию, если она не отваживается на определенные прогнозы экономических событий, и, в конечном счете, судят об экономических теориях по точности сделанных на их основе предсказаний». При этом, совсем не обязательно, что это же экономисты практикуют в реальности.
Колдуэлл (Caldwell D.) отмечает, что большинство современных экономистов верят, «что теории должны поддаваться проверке, что полезным средством проверки является сравнение предсказаний, сделанных на основе теории, с реальностью; что точность прогнозов часто является самым важным свойством, на которое только может претендовать теория; что наконец, относительная иерархия теорий должна определяться степенью подтверждения, или корробации, сравниваемых теорий».
Новые результаты теоретических исследований зачастую не подвергаются своевременному анализу на пред¬мет их соответствия реальной хозяйственной прак-тике. Между тем, накопленный опыт свидетельству¬ет, что во многих теоретических концепциях нередко обнаруживаются своеобразные «экономи¬ческие озоновые дыры». Эмпирические зависимо¬сти, служащие доказательством правомерности тех или иных теоретических моделей, не носят абсолют¬ного характера: значимость тех или иных факторов, установленная применительно к особенностям той или иной страны, нередко не подтверждается ре¬альной статистикой других стран. Нередко обнару¬живается, что при введении в модель дополнитель¬ных первоначально не учтенных факторов меняется сам вид аппроксимирующей функции.
Анализируя экономическую науку, необходимо отметить чрезвычайно важный момент: в основе экономических систем всегда находится человек. Экономика не существует без человека, экономические системы также не могут существовать сами по себе. Человек изучает экономику, но никак не наоборот. Экономика всегда была и остается общественной наукой. Использование естественнонаучных методов в экономике возможно, но имеет ряд ограничений, связанных с самим характером социально-экономических процессов:
1. В основе любой экономической системы лежит человеческий фактор. Любая экономическая (социально-экономическая) система может быть подвергнута процессу декомпозиции, в результате которой одним из ее элементов (связей между ними) будет являться человек (человеческие отношения).
2. На протяжении всей истории изучения экономики человеческий фактор не получил должного внимания и изучения со стороны исследователей. Классическая экономическая школа воспринимала человека в качестве рационального индивида, стремящегося максимизировать свою полезность при ограниченных ресурсах со стороны технологии и первоначальной наделенности благами.
С 1970-х по 1990-е годы в экономической науке и экономической политике наблюдалось развернутое наступление «рыночного фундаментализма», вытесняющего на обочину как кейнсианство и классический институционализм, так и марксизм. Более того, используя аналитический инструментарий «методологического индивидуализма», это течение вторглось в социологию, психологию, юриспруденцию, политологию, историю, рассматривая любую сферу человеческой деятельности как рынок, где конкурируют рационально действующие эгоисты. Эта научная экспансия получила название «экономического империализма».
Но затем можно было наблюдать и противоположную тенденцию. Представители общественных наук, таких как психология, история, социология, начали ставить под сомнение сами методологические основы «рыночного фундаментализма», опровергая принятые и много лет ревностно охраняемые рыночные основы.
Многие годы экономисты стремились «обезопасить» свою науку от «психологической заразы», всеми судьбами стараясь уйти от общественно-научных методов. Так, Р. Харрод, опираясь на исследования экономических циклов, подчеркивает, что экономистам следует «навсегда распрощаться с притязаниями на определенность, которые могли сохраняться лишь до тех пор, пока они оставались в рамках своей геометрической системы. Из одной из самых точных наук, хотя и ограниченных узкими рамками, экономика неизбежно превращается в одну из самых условных наук».
Достаточно лишь упомянуть о страстном желании экономистов видеть свою науку в числе других естественно-научных дисциплин и об их стремлении использовать соответствующие методы исследования (формальный математический аппарат, опытная проверка результатов), и становится понятным, почему большая часть рассуждений, ориентированных на интроспекцию и сомнительные на первый взгляд данные психологии, вызывала среди экономистов неприятие. Дело в том, что в программе действий, заложенной в трудах классиков маржиналистской революции и реализованной плеядой талантливых экономистов ХХ в. (Дж. Хиксом, П. Самуэльсоном, К. Эрроу, М. Фридменом и многими другими), психологические допущения отвергались как абсолютно излишние для построения стройного, логичного здания экономической науки.
Пренебрежение фактором психики способно привести к неверным социально-экономическим заключениям и даже к построению целых концепций, соответствующих логике «человека экономического», но нереалистичных по существу.
В своей книге «Левиафан» (1651 г.) Т.Гоббс называл собственный интерес людей «самой могущественной и самой разрушительной человеческой страстью». Отсюда — «война всех против всех», единственный выход из которой может состоять в том, чтобы люди отдали часть своих прав авторитарному государству, защищающему их от самих себя. С тех пор на протяжении столетия британские философы-моралисты — Р.Камберленд, А. Шефтсбери, Ф.Хатчесон и др. — пытались опровергнуть постулированный Гоббсом антагонизм интересов индивида и общества с помощью различных логических построений.
Основные их аргументы сводились к следующему: человек не настолько плох, чтобы нуждаться в неусыпном контроле со стороны государства. Эгоистические мотивы, присутствующие в его поведении, уравновешиваются альтруизмом и дружескими чувствами. Среди этих философов можно встретить учителя Смита Ф.Хатчесона. Но и сам Смит в своей «Теории нравственных чувств» (1759г.) разработал учение о «симпатии» (способности поставить себя на место другого), которая дает нам возможность оценивать чужие поступки.
В трудах английских классиков – в том числе у Смита (явно) и у Риккардо (не явно) — использовалась модель индивида, которая часто называется «экономическим человеком». Ее можно охарактеризовать:
1. определяющей ролью собственного интереса в мотивации экономического поведения;
2. компетентностью экономического субъекта в собственных делах;
3. конкретностью анализа: учитываются классовые различия в поведении и неденежные факторы благосостояния.
Хотя, тот же А. Смит написал трактат «Теория нравственных чувств», не особо известный среди экономистов, но от этого не ставшим менее значимым, на страницах которого представил новаторские для того времени обоснования поведения индивида, который руководствуется не только личным интересом, но и другими побудительными мотивами — принципами нравственности.
Особое значение рациональности стало придаваться экономистами 30-х годов двадцатого столетия, восходя корнями к маржиналистской революции 1870-х.
Ряд экономистов относились к рациональности как к аксиоме. К примеру, такие представители неоавстрийской экономической школы как Лайонел Роббинс, Людвиг фон Мизес рассматривали данный постулат изначально справедливым.
За место рациональности в «твердом ядре» для всех общественных наук ратовал и известный философ и эпистемолог Карл Поппер, называя это «ситуационной логикой», или «нулевым методом» и отстаивая его в «Нищете историзма» (1957). Хотя позднее, он сам же признавал что постулат, вероятно, неверен.
Методология классической школы, и в первую очередь концепция «экономического человека», подверглась фундаментальному теоретическому осмыслению лишь в работах Дж.С.Милля. Согласно толкованию Милля, экономический анализ движется как бы в двухмерном пространстве, на одной оси которого — богатство, а на другой — неприятности, подстерегающие человека на пути к этой цели.
Тем не менее, современная экономика медленно уходит от трех китов к более широким понятиям и принципам целенаправленного поведения, разумного собственного интереса и устойчивого развития. Изменения можно наблюдать во множестве теоретических работ по поведенческой экономике, эволюционной теории игр, агентному моделированию (agent-based modeling), экспериментальной экономике и новой институциональной экономике.
Психология, а точнее сказать психологические аспекты деятельности человека все более решительно и успешно вторгаются в сферу объяснения поведения хозяйствующих субъектов. За исследования в этом направлении только за последние годы Нобелевские премии по экономике получили Дж. Акерлоф и Дж. Стиглиц (2001 г.), Д. Канеман и В. Смит (2002 г.). Исследования этих ученых, в том числе лабораторные, убедительно подтвердили, что «большая часть используемых нами знаний и способность принимать решения носят неосознанный характер» (В. Смит).
На наш взгляд, вопрос «степени рациональности» в поведении экономического человека относится больше к психологическим исследованиям, нежели к экономическим. И таким образом сама проблема человеческого фактора приобретает характер междисциплинарных изучений, привлекая методологический аппарат разных наук.