Тур Е.Ю. — врач, психосоматолог (PhD Reading),
Член АРППМ
tur.e.y@yandex.ru
ORCID: 0009-0004-6901-2541
SPIN-код: 8509-5740
Аннотация: В статье представлен анализ влияния травмирующего детского опыта на формирование депрессивного личностного радикала у взрослых женщин. На выборке была изучена взаимосвязь между неблагоприятными детскими событиями (по шкале ACE–IQ), особенностями перинатального опыта, выраженностью инстинктивных доминант и уровнем депрессии (по шкале HADS). Корреляционный анализ (Спирмен) показал, что сексуальное насилие, эмоциональное пренебрежение и коллективное насилие ассоциированы с повышением уровня депрессивной симптоматики. В то же время исследовательский, альтруистический и доминирующий инстинкты, а также благополучные перинатальные показатели выступают защитными факторами. Выделены три условных типа реагирования на травму: «блокада исследовательской активности», «гипертрофия витального контроля» и «коллапс моральной регуляции». Результаты подчёркивают значение комплексного подхода к изучению депрессивной уязвимости и открывают перспективы для разработки психотерапевтических программ, учитывающих роль раннего опыта и ресурсного потенциала личности.
Ключевые слова: травмирующий детский опыт, депрессивный личностный радикал, инстинктивные доминанты, перинатальный опыт, депрессия, психотерапия.
Abstract: The article presents an analysis of the impact of adverse childhood experiences on the formation of the depressive personality radical in adult women. The study examined the relationship between adverse childhood events (ACE–IQ), perinatal experience, instinctive dominants, and depression levels (HADS). Spearman correlation analysis revealed that sexual abuse, emotional neglect, and peer violence were associated with increased depressive symptoms. In contrast, exploratory, altruistic, and dominant instincts, along with favorable perinatal indicators, acted as protective factors. Three conditional trauma-response types were identified: “blockade of exploratory activity,” “hypertrophy of vital control,” and “collapse of moral regulation.” The findings highlight the importance of a comprehensive approach to depressive vulnerability and open prospects for the development of psychotherapeutic programs that take into account early experience and the resource potential of personality.
Keywords: adverse childhood experiences, depressive personality radical, instinctive dominants, perinatal experience, depression, psychotherapy.
Введение
Травмирующий детский опыт (ТДО), включающий в себя эмоциональное, физическое и сексуальное насилие, пренебрежение базовыми потребностями, семейную дисфункцию и социальное насилие, на протяжении последних десятилетий рассматривается как один из ключевых предикторов формирования широкого спектра психических и психосоматических нарушений во взрослом возрасте. Международные эпидемиологические исследования показали, что кумулятивный эффект неблагоприятного детского опыта является значимым фактором риска развития депрессии, тревожных и посттравматических расстройств, а также соматизированных состояний (Felitti et al., 1998; WHO, 2016). Согласно данным Всемирной организации здравоохранения, более половины взрослого населения в той или иной степени сталкивались с теми или иными формами ТДО, что придаёт проблеме выраженное социальное и медицинское звучание.
Депрессивная симптоматика традиционно изучалась в рамках клинических расстройств — большого депрессивного эпизода и рекуррентной депрессии. Однако в последние годы усилился интерес к так называемым депрессивным личностным структурам, которые не всегда достигают клинического уровня, но формируют устойчивую когнитивно-аффективную и поведенческую конфигурацию, повышающую уязвимость к развитию расстройств. В этой связи в отечественной психологии предложен конструкт «депрессивного личностного радикала» (ДЛР), отражающий устойчивый личностный паттерн с доминированием витальной тревоги, руминаций, самообвиняющих тенденций и снижением аффективной гибкости. Исследование факторов формирования ДЛР позволяет не только углубить понимание механизмов возникновения депрессии, но и разработать новые подходы к психотерапевтической и профилактической помощи.
Особое значение в формировании депрессивного радикала отводится сочетанию биопсихосоциальных факторов. Ключевыми среди них выступают ранние травматические события и перинатальный опыт, задающий базовые параметры стресс-реактивности и автономной регуляции. В работах последних лет всё чаще подчёркивается роль перинатальных условий (гипоксия, осложнённые роды, эмоциональное состояние матери во время беременности) в формировании нейропсихологической предрасположенности к аффективным нарушениям. Одновременно показано, что неблагоприятные детские события усиливают или актуализируют эти скрытые уязвимости, формируя своеобразную «двухэтапную модель риска».
Не менее значимой представляется и роль инстинктивных доминант, понимаемых как устойчивые психобиологические программы, определяющие стиль адаптации личности к внешней и внутренней среде. Исследования последних лет указывают на то, что выраженность исследовательского, альтруистического или доминирующего инстинкта может выступать защитным фактором, уменьшающим выраженность депрессивной симптоматики, тогда как ригидность витального самосохранения и снижение свободы поведения, напротив, усиливают её проявления.
Несмотря на высокую актуальность проблемы, в отечественной литературе до настоящего времени отсутствуют системные исследования, посвящённые комплексному анализу влияния неблагоприятного детского опыта, перинатальных факторов и инстинктивных профилей на формирование депрессивного личностного радикала. Данные о таких взаимосвязях в русскоязычной выборке фрагментарны и в основном ограничиваются отдельными исследованиями по травматическому опыту или по депрессивной симптоматике. Таким образом, остаётся неясным, каким образом кумулятивное воздействие раннего опыта и особенностей личностной организации отражается в устойчивых паттернах эмоциональной регуляции у взрослых женщин.
Цель настоящего исследования заключалась в выявлении взаимосвязей между травмирующим детским опытом, перинатальными факторами, особенностями инстинктивного профиля и выраженностью депрессивного личностного радикала у женщин. Полученные результаты должны способствовать углублённому пониманию механизмов формирования депрессивной уязвимости, а также расширить теоретические и практические основания для разработки психотерапевтических и профилактических программ, направленных на коррекцию последствий ТДО и укрепление ресурсного потенциала личности.
Обзор литературы
Связь неблагоприятного детского опыта с психическим здоровьем на протяжении последних десятилетий является одной из центральных тем в клинической психологии, психиатрии и психотерапии. Ещё в 1998 году Фелитти и соавт. (Felitti et al.) в рамках знаменитого исследования ACE (Adverse Childhood Experiences) продемонстрировали, что количество и тяжесть травматических событий в детстве прямо коррелируют с риском развития депрессии, тревожных расстройств, посттравматического стрессового расстройства, а также соматизированных нарушений во взрослом возрасте. Дальнейшие метаанализы подтвердили, что кумулятивный эффект ТДО имеет дозозависимый характер: чем выше суммарный показатель ACE, тем выше вероятность психических и соматических нарушений (Hughes et al., 2017; WHO, 2016).
При этом депрессия в контексте детской травматизации занимает особое место, так как сочетает в себе эмоциональные, когнитивные и соматические проявления. Международные исследования показывают, что лица с историей ТДО имеют в 2–3 раза более высокие показатели по шкалам депрессии, а также более выраженные тенденции к хроническому течению заболевания (Widom et al., 2007). В отечественной литературе также подчёркивается, что эмоциональное и физическое насилие, а также пренебрежение основными потребностями в детстве формируют предпосылки для нарушения аффективной регуляции, что в свою очередь повышает риск развития депрессивной симптоматики (Александровский, 2012; Бочаров и др., 2020).
Однако объяснение этих взаимосвязей только через призму травматического опыта оказывается недостаточным. В последние годы внимание исследователей всё больше сосредоточено на изучении медиаторов и модераторов, которые определяют вариабельность последствий ТДО. Одним из таких факторов выступает перинатальный опыт. Согласно концепции перинатального программирования (Barker, 2004), неблагоприятные условия внутриутробного развития и родов могут оказывать долговременное воздействие на функционирование гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковой оси, уровень стрессоустойчивости и аффективную регуляцию. Ряд исследований показал, что осложнённая беременность, гипоксия плода или родовые травмы увеличивают вероятность формирования тревожно-депрессивных симптомов в подростковом и взрослом возрасте (O’Donnell et al., 2009). Отечественные авторы (Коваленко, 2015; Бурлакова, 2018) также указывают, что особенности перинатального опыта отражаются на структуре ресурсного потенциала личности и могут задавать предрасположенность к определённым формам реагирования на стресс.
Другим важным направлением исследований является изучение инстинктивных профилей личности. Под этим понимаются относительно устойчивые психобиологические программы, определяющие характер межличностного взаимодействия, стиль адаптации и способы регуляции поведения. В зарубежных работах акцент делается на поведенческих системах активации и торможения (Gray, 1990), а также на роли систем вознаграждения и поиска новизны (Cloninger, 1994). В отечественной психологии развиваются подходы, связывающие инстинктивные доминанты с формированием личностных радикалов (Коваленко, 2010; Дворянчиков, 2019). Так, исследовательский инстинкт рассматривается как фактор когнитивной гибкости и поведенческой активации, а альтруистический инстинкт — как основа эмпатии и социальных связей. Снижение этих инстинктов, напротив, ассоциируется с ростом депрессивной уязвимости.
В то же время данные о роли инстинктивных доминант в контексте детской травматизации крайне ограничены. Единичные исследования демонстрируют, что выраженность исследовательского инстинкта может быть подавлена в условиях семейной дисфункции и аддиктивного поведения родителей, а альтруистический инстинкт (инстинкт гармонии (Коваленко) искажается при переживании буллинга и социальной агрессии. Таким образом, формируется модель, согласно которой неблагоприятный детский опыт не только напрямую повышает риск депрессии, но и опосредованно влияет на личностное развитие через деформацию инстинктивных программ.
Обобщая данные литературы, можно выделить несколько ключевых положений. Во-первых, неблагоприятный детский опыт достоверно связан с развитием депрессивной симптоматики, однако выраженность этой связи варьирует в зависимости от совокупности индивидуальных и биографических факторов. Во-вторых, перинатальный опыт является важным фоном, который может усиливать или ослаблять последствия ТДО, формируя базовую стресс-реактивность личности. В-третьих, инстинктивные профили играют роль вегетативных и поведенческих модераторов, способных определять направление и глубину последствий травматизации. Несмотря на растущий интерес к данной проблематике, в отечественных исследованиях отсутствует системный анализ этих взаимосвязей, что и определяет необходимость настоящего исследования.
Материалы и методы
Объектом исследования выступили женщины с наличием травмирующего детского опыта различной выраженности. Предметом исследования являлись взаимосвязи между показателями неблагоприятного детского опыта, особенностями перинатального развития, инстинктивными доминантами и уровнем депрессивной симптоматики.
В исследовании приняли участие женщины в возрасте от 20 до 55 лет. Отбор осуществлялся на добровольной основе с использованием принципа информированного согласия. Критериями включения являлись: женский пол, возраст от 18 лет, наличие завершённого школьного образования, согласие на участие в исследовании. Критериями исключения служили: наличие острых психотических расстройств, органических заболеваний головного мозга и выраженной когнитивной недостаточности, препятствующей самостоятельному заполнению опросников.
Эмпирическая база формировалась в условиях индивидуального консультативного приёма и групповой психодиагностики. Участницам предлагался комплекс стандартизированных методик, направленных на выявление как травматического опыта, так и текущего психоэмоционального состояния и ресурсного потенциала личности.
Для оценки неблагоприятного детского опыта применялась новая русскоязычная версия международного опросника ACE–IQ (Adverse Childhood Experiences International Questionnaire), разработанного Всемирной организацией здравоохранения. Методика позволяла количественно оценить частоту и тяжесть различных видов травматического опыта, включая физическое, эмоциональное и сексуальное насилие, пренебрежение базовыми потребностями, семейную дисфункцию, а также социальное и коллективное насилие.
Для анализа уровня депрессии использовалась Госпитальная шкала тревоги и депрессии (HADS), широко применяемая в клинической практике для скрининга тревожно-депрессивной симптоматики. Шкала включает две подшкалы — тревоги и депрессии — каждая из которых содержит по 7 пунктов. В исследовании учитывались показатели депрессивной подшкалы как основной индикатор уровня депрессивных проявлений.
Для оценки особенностей перинатального опыта и его влияния на ресурсный потенциал применялся тест «Перинатальный опыт — ресурсный потенциал» (Н.П. Коваленко). Он включал четыре блока, отражающих внутриутробный период, начало родов, третий период родов и момент рождения. Каждый блок представлял собой совокупность шкал, оценивающих степень благополучности или неблагоприятности протекания данного этапа и его отражение в психоэмоциональной структуре личности.
Инстинктивные доминанты личности исследовались при помощи теста «Ресурсный потенциал / инстинктивный профиль» на выявление доминирующего инстинкта-ресурса (Н.П. Коваленко). Данный тест позволял определить выраженность базовых инстинктов — самосохранения, исследовательского, доминирования, альтруизма и гармонии, а также свободы. Интерпретация строилась на основе балльной оценки и последующего выделения ведущего инстинкта.
Дополнительно применялся тест «Доминанты материнства» (Н.П. Коваленко), позволявший оценить установки женщины в отношении материнства, степень выраженности различных доминант и их соотнесённость с личностным ресурсным потенциалом.
Все методики были стандартизированы, валидизированы и адаптированы для применения в русскоязычной выборке.
Для обработки полученных данных использовался статистический пакет SPSS. В качестве основного метода анализа применялся корреляционный анализ по критерию Спирмена, что обусловлено ненормальным распределением ряда переменных. Интерпретация коэффициентов корреляции проводилась с учётом уровня статистической значимости (p ≤ 0,05 и p ≤ 0,01). Для визуализации результатов использовались тепловые карты и диаграммы рассеяния с регрессионными линиями, что позволило наглядно представить характер и направление выявленных взаимосвязей. В ряде случаев применялся приём кластерной интерпретации корреляционных матриц, позволивший выделить группы показателей, образующих устойчивые психоэмоциональные конфигурации.
Этические аспекты исследования соблюдались в полном соответствии с Хельсинкской декларацией (2013). Все участницы предоставили письменное информированное согласие на участие, а также на обработку обезличенных данных. Конфиденциальность и анонимность были полностью гарантированы.
Таким образом, применённый комплекс методик и методов анализа обеспечил многоплановое изучение объекта исследования, что позволило сопоставить показатели травмирующего детского опыта, перинатальных факторов, инстинктивных профилей и депрессивной симптоматики, а также выявить их взаимосвязи в рамках единой модели формирования депрессивного личностного радикала у женщин.
Результаты исследования
Анализ полученных данных показал наличие ряда статистически значимых взаимосвязей между показателями неблагоприятного детского опыта, выраженностью депрессивной симптоматики, особенностями перинатального опыта и инстинктивными профилями личности.
Прежде всего выявлена отрицательная корреляция между возрастом участниц и уровнем депрессии (ρ = –0,262; p ≤ 0,01). Это означает, что более молодые женщины демонстрировали относительно более высокие показатели по шкале депрессии HADS, тогда как с увеличением возраста уровень симптоматики снижался. Данный результат может указывать на возрастную динамику совладающего поведения и приобретение стратегий эмоциональной регуляции в процессе жизненного опыта.
Значимые связи обнаружены между инстинктивными доминантами и уровнем депрессии. Отрицательная корреляция установлена для исследовательского инстинкта (ρ = –0,324; p ≤ 0,01), инстинкта альтруизма и гармонии (ρ = –0,224; p ≤ 0,05), а также инстинкта доминирования (ρ = –0,237; p ≤ 0,01). Таким образом, более высокая выраженность данных инстинктов ассоциировалась с меньшей выраженностью депрессивной симптоматики. Наиболее сильный эффект был зафиксирован для исследовательского инстинкта, что согласуется с концепцией его роли в формировании поведенческой активации и когнитивной гибкости как защитных факторов в отношении депрессии.
Результаты также показали устойчивую отрицательную связь между четырьмя блоками перинатального опыта и уровнем депрессии. Первый блок (внутриутробный период) продемонстрировал корреляцию ρ = –0,201 (p ≤ 0,05), второй блок (начало родов) — ρ = –0,298 (p ≤ 0,01), третий блок (третий период родов) — ρ = –0,257 (p ≤ 0,01), а четвёртый блок (момент рождения) — ρ = –0,264 (p ≤ 0,01). Данные результаты подтверждают гипотезу о том, что более благополучный перинатальный опыт формирует основу для адаптивной регуляции эмоций и снижает предрасположенность к депрессивным проявлениям в дальнейшем.
Наряду с этим выявлены положительные ассоциации между отдельными видами неблагоприятного детского опыта и уровнем депрессии. Сексуальное насилие показало корреляцию ρ = 0,216 (p ≤ 0,05), эмоциональное пренебрежение — ρ = 0,179 (p ≤ 0,05), коллективное насилие — ρ = 0,205 (p ≤ 0,05). Это свидетельствует о том, что женщины, пережившие данные виды травмирующего опыта, характеризовались более высоким уровнем депрессивной симптоматики.
При сопоставлении данных корреляционного анализа с содержательными характеристиками инстинктивных доминант выявлены дополнительные закономерности. Так, положительная связь между инстинктом самосохранения и физическим насилием в детстве (ρ = 0,42; p < 0,01) указывает на усиление витальных защитных механизмов в условиях телесной угрозы. Отрицательная связь исследовательского инстинкта с семейной аддиктивностью (ρ = –0,41; p < 0,01) демонстрирует подавление автономной и познавательной активности в дисфункциональной среде. Инстинкт свободы обратно коррелировал с эмоциональным пренебрежением (ρ = –0,35; p < 0,05), а инстинкт альтруизма и гармонии — с буллингом со стороны сверстников (ρ = –0,38; p < 0,01). Эти данные отражают, что различные формы травматизации избирательно искажали развитие отдельных инстинктивных программ, снижая их адаптационный потенциал.
Интегративный анализ корреляционных матриц позволил выделить несколько устойчивых психоэмоциональных кластеров. В частности, выявлен кластер гипербдительности, включающий показатели витального самосохранения и сексуального насилия, кластер эмоционального дефицита, объединяющий эмоциональное пренебрежение и снижение альтруистической доминанты, а также кластер когнитивного торможения, в котором подавление исследовательского инстинкта сопряжено с семейной аддиктивностью.
Сопоставление индивидуальных профилей позволило провести условную типологизацию стратегий реагирования на травматический опыт. Было выделено три типа: «блокада исследовательской активности», характеризующаяся снижением исследовательского инстинкта и высокой депрессией; «гипертрофия витального контроля», связанная с усилением инстинкта самосохранения на фоне физического насилия; «коллапс моральной регуляции», проявляющийся в подавлении альтруистических и гармонизирующих тенденций у жертв буллинга и эмоционального пренебрежения.
Таким образом, результаты исследования подтвердили, что депрессивный личностный радикал у женщин формируется в результате сложного взаимодействия между неблагоприятным детским опытом, перинатальными факторами и инстинктивными доминантами. При этом перинатальные ресурсы и выраженность исследовательского, альтруистического и доминирующего инстинктов выполняют защитную функцию, тогда как сексуальное насилие, эмоциональное пренебрежение и социальная агрессия усиливают риск формирования депрессивной уязвимости.
Обсуждение результатов
Полученные результаты подтверждают центральное положение о том, что травмирующий детский опыт является значимым предиктором депрессивной уязвимости во взрослом возрасте. Однако выявленные корреляционные взаимосвязи показывают, что эффект ТДО не является прямолинейным: он опосредован особенностями перинатального развития и формированием инстинктивных доминант, что позволяет рассматривать депрессивный личностный радикал как многослойное образование.
Отрицательная корреляция между возрастом и уровнем депрессии согласуется с концепцией возрастной кристаллизации стратегий совладания. Более старшие участницы обладали меньшей выраженностью депрессивной симптоматики, что может объясняться накопленным опытом эмоциональной саморегуляции, устойчивостью социальных связей и когнитивной переоценкой травматического опыта. Этот результат соответствует данным международных исследований, фиксирующих снижение уровня депрессии в средних возрастных когортах за счёт адаптивных механизмов (Blazer, 2003).
Наиболее убедительными оказались результаты, отражающие защитную роль отдельных инстинктивных доминант. Исследовательский инстинкт, продемонстрировавший наиболее сильную отрицательную корреляцию с уровнем депрессии, выступает в качестве механизма, стимулирующего поведенческую активность, поиск новизны и когнитивную гибкость. Эти характеристики, согласно теории поведенческих систем активации и торможения (Gray, 1990), препятствуют развитию руминаций и аффективной инерции, что и объясняет снижение депрессивной уязвимости. Аналогично альтруистический и гармонизирующий инстинкты обеспечивают поддержку через социальные связи и эмпатические программы, а доминирующий инстинкт способствует ощущению контроля и агентности. Совокупно они формируют «психобиологический буфер», смягчающий последствия детской травматизации.
Интерес представляют связи между отдельными формами ТДО и деформацией инстинктивных профилей. Так, положительная связь между физическим насилием и инстинктом самосохранения отражает закрепление витальной тревоги и гипербдительности как долговременного паттерна. Семейная аддиктивность ассоциировалась с подавлением исследовательского инстинкта, что указывает на токсическое влияние дисфункциональной среды на когнитивную активность и автономию. Эмоциональное пренебрежение снижало выраженность инстинкта свободы, закрепляя поведенческую ригидность, а буллинг и социальное насилие деформировали альтруистическую доминанту, что подтверждает модель нарушения межличностного доверия и эмпатии. Эти данные расширяют существующие представления о механизмах травматического воздействия и позволяют интегрировать инстинктивные профили в концепцию личностных посредников психической устойчивости.
Роль перинатального опыта как защитного фактора также нашла подтверждение: отрицательные корреляции между всеми четырьмя блоками перинатальных показателей и уровнем депрессии свидетельствуют о том, что благополучные условия внутриутробного развития и родов задают базовые параметры стрессоустойчивости. Этот результат соответствует концепции перинатального программирования (Barker, 2004) и отечественным данным о связи ранних перинатальных событий с ресурсным потенциалом личности (Коваленко, 2015). Фактически перинатальные факторы можно рассматривать как фундамент, на который накладываются эффекты ТДО, определяя индивидуальную меру уязвимости.
Выделенные типологические профили («блокада исследовательской активности», «гипертрофия витального контроля», «коллапс моральной регуляции») представляют собой интегративные модели, отражающие устойчивые сочетания травматического опыта, инстинктивных деформаций и депрессивной симптоматики. Эти типы согласуются с данными о разнообразии клинических фенотипов депрессии и открывают возможности для индивидуализации психотерапевтической помощи. Например, у лиц с блокадой исследовательской активности целесообразны методы поведенческой активации, у женщин с гипертрофией витального контроля — техники снижения тревоги и телесной гипербдительности, а при коллапсе моральной регуляции — интервенции, направленные на восстановление эмпатии и социального доверия.
Сравнение результатов с международными исследованиями показывает, что российская выборка демонстрирует общие закономерности, но при этом выявляются специфические акценты. Так, значение перинатальных факторов в отечественном контексте изучено существенно глубже и шире, чем в большинстве западных работ, где акцент сделан на постнатальных факторах. Это указывает на вклад российской научной школы в развитие концепции депрессивной уязвимости.
Ограничения исследования связаны, прежде всего, с ретроспективным характером оценки ТДО и с ограниченностью выборки, включавшей только женщин. Эти ограничения следует учитывать при обобщении данных, однако они не снижают ценность результатов, так как выявленные взаимосвязи статистически устойчивы и согласуются с современными теоретическими моделями. Перспективными направлениями являются расширение выборки, включение мужчин, а также использование лонгитюдных дизайнов, позволяющих проследить динамику формирования депрессивного личностного радикала.
Таким образом, обсуждение результатов позволяет утверждать, что депрессивный личностный радикал формируется как итог сложного взаимодействия биологических, психологических и социальных факторов, где перинатальный опыт и инстинктивные доминанты играют роль модераторов последствий детских травм. Это подтверждает многоуровневую природу депрессивной уязвимости и открывает новые перспективы для интеграции психотерапевтических подходов, ориентированных на ресурсы личности и переработку травматического опыта.
Заключение
Проведённое исследование позволило подтвердить значимую роль травмирующего детского опыта в формировании депрессивного личностного радикала у взрослых женщин и выявить дополнительные модераторы этой взаимосвязи. Установлено, что такие формы ТДО, как сексуальное насилие, эмоциональное пренебрежение и коллективное насилие, ассоциированы с более высоким уровнем депрессивной симптоматики. В то же время выявлено, что выраженность исследовательского, альтруистического и доминирующего инстинктов, а также благополучный перинатальный опыт выполняют защитную функцию, снижая предрасположенность к депрессивным проявлениям.
Интегративный анализ позволил выделить типологические профили реагирования на травматический опыт («блокада исследовательской активности», «гипертрофия витального контроля», «коллапс моральной регуляции»), что даёт возможность описывать депрессивный личностный радикал не только в терминах симптоматики, но и через призму устойчивых когнитивно-аффективных и поведенческих паттернов.
Научная новизна работы заключается в том, что впервые в отечественной выборке женщин проведён комплексный анализ взаимодействия трёх ключевых факторов — неблагоприятного детского опыта, перинатальных условий и инстинктивных доминант — в формировании депрессивной уязвимости. Это позволяет рассматривать депрессивный личностный радикал как продукт многоуровневого взаимодействия биологических, психологических и социальных детерминант.
Практическая значимость исследования состоит в том, что полученные данные могут быть использованы при разработке психотерапевтических и профилактических программ, направленных на снижение последствий ТДО. Наиболее перспективными направлениями видятся методы, укрепляющие исследовательскую и альтруистическую активность, техники поведенческой активации и восстановления эмпатии, а также подходы, учитывающие роль перинатальных факторов в формировании стрессоустойчивости.
Перспективы дальнейших исследований связаны с расширением выборки за счёт включения мужчин и других возрастных когорт, использованием лонгитюдных дизайнов, а также интеграцией биопсихологических методов (нейровизуализации, гормональных маркеров стресса) для более детальной реконструкции механизмов формирования депрессивного личностного радикала.
Таким образом, результаты исследования подтверждают актуальность многоуровневого анализа факторов депрессивной уязвимости и задают основу для развития персонализированных программ психотерапевтической помощи женщинам с историей травмирующего детского опыта.
Список литературы
1. Felitti VJ, Anda RF, Nordenberg D, Williamson DF, Spitz AM, Edwards V, Koss MP, Marks JS. Relationship of childhood abuse and household dysfunction to many of the leading causes of death in adults: The Adverse Childhood Experiences (ACE) Study. American Journal of Preventive Medicine. 1998;14(4):245–258.
2. Hughes K, Bellis MA, Hardcastle KA et al. The effect of multiple adverse childhood experiences on health: a systematic review and meta-analysis. BMC Public Health. 2017;17(1):1–12.
3. Webster EM, West S, McGowan H et al. The impact of adverse childhood experiences on health, mental health, and parenting. Journal of Applied Research on Children: Informing Policy for Children at Risk. 2022;13(1):1–15.
4. Barker DJP. Fetal origins of coronary heart disease. BMJ. 1995;311(6998):171–174.
5. Faa G, Gerosa C, Fanni D, et al. The fascinating theory of fetal programming of adult diseases. European Journal of Clinical Investigation. 2024;54(3):e13509.
6. Kim DR, Bale TL, Epperson CN. Prenatal programming of mental illness: current understanding of relationship and mechanisms. Current Psychiatry Reports. 2015;17(9):1–12.
7. Lewis AJ, Austin MP, Garland M, Galbally M. Perinatal maternal mental health, fetal programming and child development. Healthcare (Basel). 2015;3(4):1212–1227.
8. Su Y, et al. Developmental origins of depression – a systematic review. Journal of Child Psychology and Psychiatry. 2021;62(3):pages.
9. Glover V, O’Connor TG. Prenatal stress and the programming of the HPA axis. Neuroscience & Biobehavioral Reviews. 2002;26(1):113–128.
10. Shonkoff JP, Garner AS. The lifelong effects of early childhood adversity and toxic stress. Pediatrics. 2012;129(1):e232–e246.
